4.3.3. Прочие признаки лженауки.

Отказ от понятийного аппарата. Для подкрепления доктрины о неприменимости теории стоимости при социализме была создана концепция о неприменимости понятийного аппарата классической политэкономии. Вот как обосновал эту концепцию академик А.М. Румянцев: «Новые отношения отражаются в новых категориях. Старые категории принадлежат старым отношениям и не могут отражать вновь возникшие отношения»¹. И, конечно же, сразу следует ссылка на Маркса, которому принадлежат слова: «Экономические категории столь же мало вечны, как и выражаемые ими отношения. Они представляют собой исторические и преходящие продукты»².

Академик блестяще владеет схоластической подтасовкой, позволяющей выдавать черное за белое. Маркс подразумевал те категории, которые отражают действительно преходящие экономические отношения: рабство, крепостничество, барщина, оброк, капитал и т.п. А академик, прикрывшись цитатой, огульно отмел все категории классической теории стоимости, объективность существования которых при социализме он не смог бы иначе опровергнуть: потребительная стоимость, стоимость, товар, труд и т.д.

К той же первой группе следует отнести многочисленные концепции о модификации при социализме закона стоимости и основных категорий теории стоимости. На основе этих концепций каждый экономист, упомянув ту или иную категорию, считал необходимым «модифицировать» ее, т.е. дать ей собственное определение, в котором, кстати, отражал свою индивидуальную степень вульгарности. В обоснованиях всех этих «модификаций» всегда присутствовали логические ошибки, на которые не принято было обращать внимание. Таким образом советская экономическая наука вслед за буржуазной «отказалась от этого определения стоимости и вместе с ним от всякой почвы для научного отношения к вопросу, чтобы ухватиться за различия, лежащие на поверхности явлений и бросающиеся в глаза»³.

Но самая большая беда заключалась в отказе от общего научного языка. Ученые утратили возможность понимать друг друга, вести научный спор.

Если исследовать состояние фундамента экономической науки, то выявляется следующее. Аналитические определения важнейших экономических категорий, т.е. определения данные классиками теории стоимости, крайне несовершенны и нуждаются в уточнении.

Еще больше не повезло синтетическим определениям, т.е. определениям категорий, которые вообще отсутствовали у Маркса и, соответственно, которые обязаны были дать современные ученые. Обязаны были дать..., но не дали. По поводу определений каждой категории и каждого закона они вели лишь нескончаемые дискуссии, заведомо обреченные на провал. У всех важнейших экономических категорий общепризнанные определения попросту отсутствуют.

Сказанное касается категорий “производительность труда”, “эффективность производства”, “качество продукции”, “технический уровень основных средств”, “технико-экономический уровень производства” и ряда других. Вместо определений этих категорий идут лишь споры о возможности создать такие определения. Каждый экономист, коснувшись вопроса о той или иной категории, дает ей свое собственное определение, в котором всегда можно обнаружить логические ошибки, связанные со степенью вульгарности автора.

В связи с этим каждое предлагаемое определение натыкается на критику других ученых и не получает признания.

Отказ от логики. Единодушно признав неприменимость при социализме старого понятийного аппарата, советские ученые не создали какого-либо нового. Это лишило экономическую науку единого научного языка. В результате ученые не только лишились возможности найти истину, но оказались неспособными даже понять друг друга.

По любому теоретическому вопросу высказывались самые разнообразные и весьма противоречивые суждения. Каждое считалось допустимым - это оправдывалось необходимостью научного поиска. Выбрать из них истинное логическим путем при отсутствии парадигмы и понятийного аппарата невозможно. Это привело к тому, что логика была изгнана из науки, а вместо нее воцарилась схоластика.

Логику подменило требование "единства взглядов" - своеобразная система голосования, точнее, система круговой поруки в науке. Если какую-то концепцию признавало большинство экономистов, то она становилась доказанной, утвердившейся, общепринятой. Никто не был обязан ее доказывать, на авторство в ее создании никто не претендовал, ссылаясь на всех остальных. Такой принцип установления истины обусловил признание справедливыми в экономической науке множества ложных и противоречивых концепций, которые подменили собой буквально все положения классической теории стоимости и создали непреодолимые преграды на пути использования этой теории. Это обстоятельство стало еще одним фактором деградации экономической науки.

Бесплодность, прикрываемая агностицизмом. Советские ученые, исходя из ложной концепции: "цена при со­циализме должна приближаться к стоимости", - попали в порочный логический круг и пришли к выводу, что стоимость определить невозможно. В результате оказалось отброшенным и неиспользуемым основное понятие экономической теории. Теория стоимости в СССР не была опро­вергнута, не была ничем заменена, но и не использовалась.

Экономическая практика при отсутствии стоимости оказалась вынужденной использовать вместо нее цену. Но цена и стоимость - совершенно разные категории. Стоимость определяется исключительно средними по чистой отрасли затратами труда в производстве товара, а цена отклоняется от стоимости в зависимости от условий реализации товара. Использование цен вместо стоимости для измерения показателей производства приводило к огромным и непредсказуемым ошибкам.

Объемы производства на предприятиях невозможно оценивать с помощью натуральных показателей по двум причинам: во-первых, размерности таких показателей не совпадают, и, во-вторых, из-за различной степени разделения труда даже на однородных производствах невоз­можно сравнить объемы производства. Оценка любых других показателей производства невозможна без измерения объема производства. В результате оказались не измеряемыми буквально все показатели производства: производительность труда, эффектив­ность производства, качество продукции.

Основная часть народного хозяйства страны: производство материальных благ, - стала не измеряемой. В фикцию и обман были превращены статистика и планирование народного хозяйства. Пустыми лозунгами стали разговоры о научно-техническом прогрессе, о пятилетках "эффективности и качества", об интенсификации, хозяйственном расчете и т.д.

Отвергнув теорию стоимости, советские ученые не смогли дать практике никакой другой теории. Наука оказалась бесплодной. От одного лишь отсутствия фундамента экономической науки огромный урон понесло народное хозяйство. Статистика, по сути, не имела возможности дать органам государственного управления достоверной информации о состоянии народного хозяйства. Простое измерение экономических величин превратилось в неразрешимую проблему. Отсутствие системы учета показателей, характеризующих состояние, как отдельного предприятия, так и народного хозяйства в целом исключило не только возможность управления народным хозяйством, но даже объективную оценку состояния последнего.

Отказ от теории стоимости привел к возникновению ряда теоретических и практических проблем, перед которыми вульгарная наука встала в тупик. Оказались бесплодными все попытки найти замену стоимости, как основе учета и теоретического анализа при социализме. Без такой основы оказались заведомо обреченными на бесплодность все попытки решать теоретические и практические проблемы народного хозяйства.

Для оправдания своей бесплодности советские политэкономы создали целую группу ложных концепций - концепции в духе агностицизма, утверждающие непознаваемость предмета экономических исследований: ignoramus et ignorabimus [Не знаем и не узнаем. (лат.)]. Таких концепций пришлось создать великое множество, но основной среди них была концепция о непознаваемости категории «стоимость», невозможности ее исчисления и вообще о ее ненужности: «Если бы можно было исчислить величину стоимости товара, то это означало бы, что стоимость перестала быть косвенным выражением затрат труда. Но в таком случае и сама стоимость и ее база - товарное производство, стали бы не нужны, а учет труда мог бы производиться непосредственно рабочим временем»⁴.

Тот же характер агностицизма имела и концепция о том, что экономические законы являются законами-тенденциями и поэтому не могут быть выражены математическими формулами.

При оценке этой концепции следует исходить из того, что экономический закон - это результат познания экономического явления. В нем должна быть установлена объективная зависимость между категорией, характеризующей данное явление, и всеми факторами, оказывающими влияние на это явление. Экономический закон может и должен быть выражен строгой математической формулой. С этой точки зрения, закон-тенденция - это непознанный закон, всего лишь догадка о возможности существования закона.

Советские экономисты свою неспособность познать экономические законы прикрывали схоластикой и показной благонамеренностью. На тему об экономических законах социализма написано множество монографий, авторы которых сходились лишь в манере изложения, т.е. в способности за многословием избегать изложения существа вопроса. Даже формулировки законов, предлагаемые различными авторами и оспариваемые их оппонентами, являлись лишь попытками развернуть название закона, не указывая количественных и качественных связей между категориями.

Вот, например, академик Румянцев сформулировал основной экономический закон социализма следующим образом: «Господство общественной собственности на средства производства с естественной необходимостью требует, чтобы производство и распределение нужных людям материальных благ было непосредственно, сознательно, в интересах всего общества подчинено обеспечению достижения благосостояния всех его членов, всестороннего, свободного развития личности каждого, полного удовлетворения их постоянно растущих потребностей в средствах производства и в средствах существования. Это и является естественным, основным стимулом непрерывного расширения и научно-технического совершенствования общественного производства в целом»⁵.

Кронрод Я.А. трактовал тот же закон так: «...Закон необходимости осуществления и господства на основе всенародной общественной собственности на средства производства непосредственно общественного производства и присвоения совокупного продукта общества (при социально-экономических различиях между участниками этих процессов)»⁶.

А вот формулировка Покрытана А.К.: «В условиях социализма ... формой выражения основного закона является возможно большее производство чистого продукта»⁷.

Этот перечень можно продолжать долго, но уже и так ясно, что в предлагаемых формулировках отражалась лишь благонамеренность их авторов, а количество слов свидетельствовало о более высоком научном звании автора.

Точно так же обстояло дело с законом планомерного развития народного хозяйства, о чем, в частности, свидетельствует В. Дунаева: «Еще не выработано единое понимание, единая трактовка данного закона. Разногласия среди экономистов в значительной мере связаны с недостаточно четким определением его основных черт - пропорциональности и планомерности, а также соотношения между ними»⁸.

В качестве иллюстрации можно рассмотреть трактовку этого закона академиком Румянцевым: «Необходимость планомерного развития народного хозяйства как единого целого объективно диктуется господством общественной собственности на современные средства производства в интересах осуществления требований основного экономического закона коммунистической формации. ... Все эти существенные, постоянные, прочно остающиеся причинно-следственные связи раскрывают объективную необходимость и существо планомерности в развитии народного хозяйства. Они именно и представляют собой закон планомерного (пропорционального) развития народного хозяйства как единого целого»⁹. Под всем этим многословием, которое при цитировании было существенно сокращено, скрывалась откровенная ложь: никаких причинно-следственных связей, которые позволили бы народному хозяйству использовать данный закон, академик в тексте своей монографии не показал. Вместо этого он перечислил лишь цели народнохозяйственного планирования.

Мнения советских политэкономов разошлись даже в оценке количества экономических законов, действующих при социализме. Румянцев, например, рассматривал экономию рабочего времени и повышение производительности труда, как два различных закона¹⁰, а Гатовский объединил это в один закон: «Закон экономии труда... определяет систематическое снижение затрат живого труда (рост его производительности) и средств производства на единицу времени». Последняя формулировка, как и все прочие, являлась тавтологией, которая подменяет содержание закона развернутым повторением его названия. Никаких причинно-следственных связей подобные формулировки не раскрывали и никакой пользы народному хозяйству принести не могли.

Экономической наукой до сих пор не создано ясной, доказательной модели развития экономики государства или хотя бы анализа причин ее разрушения, не дано строгого научного анализа положительных и отрицательных факторов прошлого периода развития экономики, нет и синтеза научной модели ее дальнейшего развития.

Рецидивы заблуждений, вскрытых Марксом. Обширную группу ложных концепций образовали заимствования у вульгарной буржуазной политической экономии. В их числе оказались старые, разоблаченные Марксом в «Капитале», идеи вульгарных буржуазных экономистов, несколько модифицированные советскими учеными. Ярким примером такой концепции является знаменитая «триединая формула», разоблачению ложности которой Маркс посвятил 48-ю главу третьего тома «Капитала». Советские экономисты взяли на вооружение эту вульгарную формулу в следующем виде: «плановый норматив рентабельности дифференцируется в зависимости от общественно необходимых затрат основных ресурсов, используемых в производстве: рабочей силы, производственных фондов и природных богатств. В результате образуется новая экономическая категория, характеризующая видоизменение действия закона стоимости при социалистическом строе хозяйства»¹¹. Вся эта вопиющая вульгарность, получившая «наибольшее распространение в СССР и ряде других социалистических стран», прикрывалась маскарадным костюмом: «Именно такой принцип соответствует марксистско-ленинской теории трудовой стоимости». На самом же деле, в адрес науки, использующей эту формулу, следует направить следующее замечание Маркса: «Вульгарная политическая экономия ... именно в этом триединстве, в котором стерта всякая внутренняя связь, находит естественный, стоящий выше всяких сомнений, базис для своего пустого самодовольства»¹².

Литература.

¹ Румянцев А.М. «О категориях и законах политической экономии коммуни­стической формации». - М., Мысль, 1966, с 235.
² Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, т. 4, с. 133.
³ Маркс К., «Капитал». Том I, с. .... М.,1978.
⁴ Минеев В.Н. Динамизм развития социалистического производства. - М., Мысль,1978.
⁵ Румянцев А.М. «О категориях и законах политической экономии коммунистической формации». М., Мысль,1966, с. 146.
⁶ Кронрод Я.А. «Законы политической экономии социализма». Очерки методологии и теории. М., Мысль,1966.
⁷ Покрытан А.К. «Производственные отношения и экономические законы социализма». Очерки метода анализа и теории). М., Мысль, 1971.
⁸ Дунаева В. «Закон планомерного пропорционального развития народного хозяйства в условиях зрелого социализма». - «Вопросы экономики», 1981, N1, с. 119.
⁹] Румянцев А.М. «О категориях и законах политической экономии коммунистической формации». М., Мысль,1966, с. 228.
¹⁰ Там же, с 197 и 202.
¹¹ Мстиславский П.С. «Ленинские идеи - теоретическая основа планового ценообразования». - В сборнике «В.И. Ленин и проблемы планового ценообразования». М., Прейскурантиздат, 1970, с.46.
¹² Маркс К. «Капитал». Том III, с. 901-902. М.,1975.

В начало части I.
На главную.